Parshas Vayigash
Простенькие, вроде школьные задачки, предлагает порою жизнь. Из пункта А в пункт Б, расстояние между которыми известно, постукивая на стыках рельс, катит поезд с известной скоростью. Спрашивается - когда прибудет к месту назначения? Но сидят в купе, разговаривают и спят разные люди и оказывается, что у них не только не схожие характеры, но и судьбы, хотя на перрон пассажиры сойдут почти одновременно. В чем же тогда смысл учебников, чему они нас хотят научить? Говорит Талмуд: «Яаков мог бы быть приведен в Египет в цепях, но удостоился того, что, как описано словами пророка Ошеа: "Узами человеческими влек Я их, узами любви..."». Желая погубить Йосефа, братья продают его в рабство, но и тем самым помогают ему стать великим человеком и спасти многих от голодной смерти. И как будто заглядывая на последние страницы задачника, говорит Йосеф: "А если вы замышляли против меня зло, то Всесильный порешил его к добру, чтобы осуществить то, что происходит ныне, и сохранить жизнь многочисленному народу".
Отношения между людьми во все времена не были простыми, но когда вспоминаешь человека, способного в голодное время накормить семью, несмотря на все причиненное ему откровенное зло, чувствуешь, что все-таки судить ближнего надо не по внешности и видимым слабостям, а смотреть глубже, туда, где в темноте прячется светлячок души. И этот взгляд позволяет разглядеть своего "светлячка", за которым наблюдают другие люди. И вполне может оказаться, что и тьмы-то никакой нет, а только повод и предлог для сбора искорок света.
Мы должны, но нам не всегда удается, быть прозорливыми в отношении ниспосылаемых нам Творцом возможностей и ресурсов для реализации жизненной миссии. Мы можем погружаться в самую мрачную материальность этого мира, желая ее преобразования и рискуя в то же время быть поглощенными и растворенными ею. Мы можем завернуть себя в некую духовность, как в кокон, отстаивая свою автономию в бесплодной земле непреображенной материи, но так и не выйти из галута и не реализовав свои «искры» святости. Короче, пока мы живем, мы рискуем даже в мягком купе. Одна надежда - на Всевышнего. И напутственные слова Йосефа прощенным братьям: "Не ссорьтесь по дороге".
Желаем Вам Шаббат Шалом!
Рабби Исроэль и Хеня Карпиловский
Отрывки из бесед Ребе:
...указание для всех отцов и матерей, на которых Всевышний возложил ответственность за каждого из их детей: они должны с полнейшей самоотверженностью заботиться даже об одном ребенке, охраняя его от всего, что не должно случаться с еврейским ребенком. Самоотверженность в отношении чистого, святого воспитания наших мальчиков и девочек ведет к заключению этой главы: «И расплодился и умножился весьма».
Недельная Глава - Вайигаш:
«Я Иосиф, жив ли еще отец мой?»
«И подошел («Ваигаш») к нему Йегуда и сказал...». Йегуда стал рассказывать Иосифу, как боялся их престарелый отец отпускать Биньямина из дому, помня, что случилось много лет назад с его старшим братом. «Теперь же я приду к... отцу моему, а отрока не будет с нами, его же душа привязана к нему».
Йегуда объясняет, почему именно он решает во что бы то ни стало добиться освобождения Биньямина: «Таб твой поручился за отрока». Он предлагает: «Пусть я останусь вместо отрока рабом... а отрок вернется с братьями. Ибо как взойду я к отцу, когда отрока нет со мною? Разве видеть мне зло, которое постигнет отца?»
Мидраш очень живо описывает беседу между Йегудой и Иосифом. Когда Йегуда сердился, глаза его наливались кровью, волосы на его груди прокалывали рубашку.
«Я лучше Биньямина смогу носить воду, колоть дрова», - голос Йегуды становился все громче, и еще немного - и он взялся бы за меч.
Но чем больше кричал и сердился Йегуда, тем больше его поведение нравилось Иосифу. Он видел, как сильно покаялся брат за то, что в свое время продал его в рабство.
Что такое покаяние? Если человек очутился в таком же положении, в каком когда-то согрешил, но не хочет повторить грех - это и есть покаяние.
Иосиф хочет взять в рабство Биньямина, и Йегуда, рискуя жизнью, просит его только об одном - возьми меня вместо брата.
Иосиф решает, что довольно, что нужно открыться брату. Он говорит Йегуде: «Ты сказал мне неправду. Неправду, что один брат ваш умер. Он здесь, он в этом здании». Пошел Иосиф с Йегудой, а братья сзади, подходят к одной из комнат. Иосиф говорит: «Иосиф, сын Яакова, выходи!» Братья в недоумении Потом Иосиф подошел еще к одной комнате и снова крикнул: «Иосиф, сын Яакова, выходи!» Братья снова недоумевают. Тогда Иосиф сказал им: «Я - Иосиф!» Братья окаменели от страха. Но он успокоил их, сказал, чтобы они не боялись, ибо все, что произошло - от Б-га.
Он просит братьев поскорее возвращаться к отцу, чтобы привести его и все их многочисленное семейство в Египет, «ибо еще пять лет голода». В Египте же они будут под личным покровительством Иосифа.
«И прошла молва по дому фараона: прибыли братья Иосифа». Фараон со своей стороны, видимо считая, что если один еврей оказался таким выгодным для государства, то целый еврейский род - тем более, предложил Иосифу привезти в Египет отца и всю его семью, «и я дам вам лучшую землю Египта».
Фараон дал свои колесницы для перевоза имущества семьи. А Иосиф к этому добавил десять ослов, несущих из лучшего, что в Египте, и десять ослиц, несущих зерно, хлеб и пищу для отца своего на дорогу. И отослал он братьев своих, и сказал им: не ссорьтесь в дороге».
Яаков, много лет назад поверивший, что Иосиф растерзан диким зверем, вначале не мог принять радостную весть, «что Иосиф жив и что он владычествует над землею египетской». Лишь услышав обстоятельный рассказ сыновей и увидев царские колесницы, присланные для него, он поверил, «и ожил дух Яакова».
«И сказал Исраэль: довольно! Еще и Иосиф, сын мой, жив! Пойду же и увижу его перед смертью моей».
По дороге в Египет Яаков останавливается в Беэр-Шеве. Там ему является Вс-вышний: «...не бойся спуститься в Египет, ибо большим народом сделаю тебя там. Я сойду с тобою в Египет, и Я выведу тебя...»
Далее приводятся имена 66 детей и внуков Яакова, пришедших вместе с ним в Египет. «И сыновей Иосифа, родившихся у него в Египте, - две души, всех душ дома Яакова, пришедших в Египет, - семьдесят». По мнению некоторых комментаторов, число «семьдесят» включало в себя кроме перечисленных 66 душ и Иосифа с двумя сыновьями также самого Яакова, несмотря на то, что выше подчеркивалось, что речь идет о потомстве патриарха, не включая его самого. РАШИ утверждает, что семидесятой была дочь Леви, Йохевед, мать Моисея, которая не была упомянута выше, потому что родилась при самом въезде в Египет.
Яаков и его род прибывают в египетскую провинцию Гошен, богатую пастбищами. «И запряг Иосиф колесницу свою, и поднялся навстречу Исраэлю в Гошен... и пал на шею его, и плакал на шее его долго». Иосиф учит братьев, как им вести себя при встрече с фараоном, чтобы он отдал им землю Гошен, изобилующую лугами и в то же время отдаленную от центров идолослужения.
Яаков также наносит визит египетскому властителю. Фараон спрашивает патриарха, сколько ему лет. «И сказал Яаков фараону: годов проживания моего - сто тридцать лет; немноги и злополучны были лета жизни моей, и не достигли лет жизни отцов моих».
Затем повествование возвращается к «тяжкому голоду», поразившему Египет и близлежащие страны.
В голодные годы отовсюду шли в Египет за хлебом, оставляя там деньги. «И истощилось серебро в земле египетской и в земле ханаанской, и пришли все египтяне к Иосифу, говоря: дай нам хлеба, зачем умирать нам пред тобою, ибо закончилось серебро».
Иосиф стал продавать хлеб в обмен за скот, который переходил в собственность государственной казны. А когда и весь скот был обменен на хлеб, в казну фараона перешли сами египтяне и их земли, ставшие «крепостными». Чтобы подчеркнуть этот факт, Иосиф ввел «подоходный налог» - отныне пятую часть урожая египтяне должны были отдавать в государственную казну. По сегодняшним представлениям, подоходный налог в 20 процентов вполне сносен, а тогдашние египтяне были ему даже рады, ибо взамен они получали полное государственное обеспечение. Так что введение неслыханного дотоле налога не только не сопровождалось демонстрациями, но, напротив, египтяне всячески благодарили Иосифа.
«...И возродился дух Яакова».
Многие комментаторы, включая РАШИ, усматривают в словах «возродился дух» указание на то, что к Яакову вернулось святое наитие, которого он был лишен все годы, в которые он горевал по Иосифу.
Вот, что пишет по этому поводу «Зогар»: «Когда пропал Иосиф, Яаков лишился возвышенного духа, который у него был, и Ше-хина (Б-жественное присутствие) покинула его. Написано «возродился дух Яакова». Разве до этого он был мертв? Но здесь имеется в виду, что до этого он был лишен иного духа... Его печаль была причиной этому... Мы видим, что Шехина не находится в месте печали, но лишь в месте радости. Где нет радости - там нет Шехины... И как только пришла к нему радость известия об Иосифе, тотчас возродился дух Яакова».
Итак, с поселения Яакова и его семейства, насчитывавшего тогда семьдесят душ, в земле Гошен началось двухвековое египетское рабство еврейского народа.
Библейский Гошен отождествляется современными учеными с Вади Тумилат, плодородной равниной, пролегающей между дельтой Нила и нынешним Суэцким каналом. Великолепные пахотные угодья этой области Египта издревле привлекали внимание скотоводческих бедуинских племен Синайского полуострова. Как свидетельствуют древние египетские источники, бедуины нередко просили у египетских властей права пасти свои стада в этой местности. Но сами египтяне не придавали особого значения Гошену, довольно удаленному от центральных областей египетского царства, они не заселяли его и не обрабатывали его земли. Этим можно объяснить то, что Библия эту египетскую область всюду именует землей Гошен, подчеркивая этим ее обособленность от других областей Египта.
Здесь решил Иосиф поселить своего отца и братьев. Во-первых, занимаясь разведением овец, они нуждались в пастбищах. А во-вторых, Иосиф хорошо знал, что отец его пожелает жить вдали от центра страны, чтобы семье легче было сохранить жизненные устои, завещанные Авраамом, и чтобы дети и внуки его принимали как можно меньше участия в государственной жизни Египта, страны своего изгнания.
Да, для Яакова переселение из Святой земли в Египет было изгнанием, даже если переезжал он в каретах, посланных самим фараоном, даже если Святая земля была и тогда далеко не самым лучшим местом на земле во многих отношениях, а Египет являл собой самое развитое, богатое и могущественное государство в мире и даже если фактическим правителем этого государства был его сын.
О братской ненависти или о том, как из вражды извлекается утешение. Реувен Кипервассер.
В этой недельной главе история братской ненависти придет к своему разрешению, и сыновья Израиля обретут прощение, а может быть, даже и утешение.
Ненависть, как известно, сильное чувство. Ненависть столь же крепка, как любовь, и весьма на нее похожа. Эти страсти так близки, что легко становятся взаимообратимыми. Тот, кто обуян ненавистью, подобно тому, кто объят любовью, готов делать глупости и нелепые поступки, вдохновленный объектом своей страсти. И та, и другая страсть требует утоления, и, как правило, для этого нужно тело вожделенного объекта. Ненависть братьев к Иосифу заставляет их совершать не свойственные им поступки, и они, измучив тело брата и лишив его злополучных одеяний, подаренных отцом (Быт 37:3), отправляют ненавистного Иосифа в метафорическую могилу колодца (Быт 37:23-24). Ненависть же заставит их извлечь брата оттуда и отправить в страну, из которой Иосифу не суждено вернуться.
Как из всякой страсти, из ненависти можно извлечь наслаждение, и месть является таковым. Неузнанный Иосиф, вознесенный на вершину власти, видит пред собой своих братьев, пришедших в Египет, и хладнокровно манипулирует ими, не раскрывая причин своего поведения. Добивается ли он исполнения своих снов? Наказывает ли братьев по принципу «мера за меру»? Или же испытывает их, проверяя отношение к Биньямину, последнему из сыновей Рахели: готовы ли они расстаться с ним, как некогда, без сожалений, расстались с Иосифом? Измышляя для братьев ловушку, он последовательно реализует продуманный план, но, почти совершив задуманное, заманив братьев в ловушку наказания за несовершенное преступление, с тем чтобы отомстить за преступление, ими свершенное, Иосиф оказывается в ситуации, которую не смог предвидеть...
Библейский рассказчик поведал историю братской ненависти лаконично и целеустремленно, скупо намекая на воздаяние мерой за меру. (Так история не очень респектабельных отношений Иегуды и Тамар, видимо, играет роль воздаяния Иегуде за продажу брата). Однако начало нашей недельной главы, которая открывается речью Иегуды, обращенной к Иосифу, выглядит некоторым отклонением от обычного лаконизма. Речь предваряется описательным выражением ва-йгаш, т.е. "и приступил", что довольно редко бывает в библейском повествовании. По-видимому, повествователь хотел представить речь Иегуды как действие необычное. Речь эта, по меркам библейского повествования, необычайно длинна и состоит из трех частей: повествование о жизни братьев до встречи с вельможей (т.е. Иосифом), описание последствий встречи, предложение и просьба о разрешении конфликта. Желая разжалобить чужого, Иегуда перечисляет составляющие семейного страдания и, в конечном счете, рассказывает о своем отце, который лишился любимой жены и одного сына, а теперь теряет и второго. Иегуда мобилизует все риторические и психологические средства убеждения и ведет свою речь при полном безмолвии-бездействии братьев и молчании пораженного мнимого египтянина. Горькая ирония этой ситуации состоит в том, что монолог в защиту разлучаемого семейства произносит брат, инициировавший продажу брата, и произносит перед тем, кто некогда был продан.
Тем не менее речь Иегуды достигает цели, и Иосиф, оказавшись лицом к лицу с братьями, более не может оставаться равнодушным к боли, поведанной Иегудой, более не может следовать хладнокровному замыслу и открывает себя: "Я - Иосиф".
В литературе мидраша монолог Иегуды рассматривают в отрыве от контекстуального прочтения. Так, в Берешит Рабба, споря об интерпретации выражения ва-йигаш (и приступил) и базируясь на разных вербальных аналогиях, танаи предлагают различные прочтения речи Иегуды. И лишь один из них, рабби Нехемия, полагает, что приступил брат Иосифа к просьбам и убеждениям, т.е. этот экзегет вполне контекстуален. Его постоянный оппонент, знаменитый рабби Иегуда, полагает, что не к речи приступил сын Иакова, а к войне, и этому толкованию суждено было возобладать. Иные мудрецы полагают, что к молитве собирался приступить Иегуда, а рабби Элиезер, гармонизируя разные мнения, полагает, что все эти методы борьбы с египтянином за освобождение Биньямина были в равной мере ценны для Иегуды. За этим академическим расхождением во мнениях скрываются две тенденции: одна - сдержанного контекстуального прочтения, другая - радикального привнесения драматических мотивов и разрешения конфликтов, лишь контуром намеченных в библейском повествовании.
Точке зрения рабби Иегуды суждено было возобладать, и библейская сцена сдержанного убеждения - на фоне подавленных голосов и всхлипов - превратилась в творчестве поздних толкователей в оживленный обмен мнениями между гневными братьями, в сцену, исполненную страстей и мужской ярости, в бой исполинов. Так, в одном из изображений этой сцены (в Берешит Рабба, 93) Иегуда представлен существом почти демоническим во гневе: даже волосы у него на груди встают дыбом, пронзая одежды, он хватает железные светильники, и перегрызает их в прах, и рычит, подобно льву, олицетворяя библейский образ "лев Иегуда" (Быт 49:9).
Наибольшей драматизации поединок братьев достигает в Мидраш Танхума, произведении позднем, изобилующем фольклорными элементами. Здесь появляется весьма темпераментный диалог между Иосифом и Иегудой, в котором замыкаются экзегетические круги. Иегуда, гневный исполин, источает ярость, а хитроумный Иосиф-египтянин притворяется колдуном, волшебным образом познавшим тайны братьев и укоряющим их за проступки:
Иегуда: Твой суд - ложный суд!
Иосиф: Ложный суд лжецам! Не ложным ли путем вы продали брата!?
Иегуда: Огонь Шхема все еще горит во мне! (т.е. сделаю в Египте то, что сделал в Шхеме)
Иосиф: А может быть, это огонь страсти к твоей невестке?!
Иегуда: Вот выйду я сейчас и окрашу улицы Египта кровью!
Иосиф: О да, вам издавна ведомо ремесло красильщика, одежды брата выкрасили вы кровью козленка и отцу сказали: "Верно, растерзан Иосиф". (Быт 37:33)
Так замыкаются недосказанные намеки библейского повествования, и экзегетический Иосиф гораздо более откровенным и явным способом демонстрирует силу библейского принципа "мера за меру".
Существенно также различие между библейским и агадическим нарративом и в продолжении этой сцены. В библейском рассказе Иосиф открывает себя братьям, и те, пораженные, испуганные, подавленные собственной виной, не решаются сдвинуться с места.
"Иосиф не мог более сдерживаться при всех, стоявших около него, и закричал: удалите от меня всех! И не оставалось при Иосифе никого, когда он открылся братьям своим. И громко зарыдал он, и услышали Египтяне, и услышал дом фараонов. И сказал Иосиф братьям своим: я - Иосиф, жив ли еще отец мой? Но братья его не могли отвечать ему, потому что они смутились пред ним. И сказал Иосиф братьям своим: подойдите ко мне. Они подошли. Он сказал: я - Иосиф, брат ваш, которого вы продали в Египет". (Быт 45:1-4)
Представляется, что библейское повествование стремится представить нам слабость и беззащитность братьев Иосифа в этой сцене и напомнить о том, как слаб и беззащитен был Иосиф в руках братьев, отправляющих его в рабство. Молчаливое смирение братьев напоминает ступор потрясения, из которого их впоследствии выведет только поцелуй того, кто их только что ненавидел и кого они ненавидели всегда - и в образе брата, и в образе египтянина.
Иначе читают эту сцену те экзегеты, которые видят в ней бой с явным преимуществом на стороне братьев. Так, согласно анонимному преданию в Мидраш Танхума, братья не отвечают Иосифу, ибо они не верят ему - бородатый вельможа не похож на безбородого юношу. Тогда Иосиф, только что собственным признанием лишенный царственного величия в глазах сыновей Иакова, продолжает свое нисхождение с котурнов и сбрасывает одежду. Обнажение преследует цель указать скептичным братьям на знак завета Авраама, который, по мнению толкователя, существует только у сыновей Иакова. Тем самым толкователь замыкает экзегетический круг: вновь наг Иосиф и беззащитен, вновь предстает пред своими братьями, как в то памятное мгновение, когда - перед тем как бросить брата в метафорическую могилу колодца - сорвали они с него злополучные одежды, подаренные отцом. Былая ярость просыпается вновь, и братья бросаются на Иосифа, желая его убить, и только вмешательство ангела спасает Иосифа. В ту минуту издает Иегуда рык столь грозный и ужасный (и в этом есть намек на образ "лев Иегуда"), что падают стены и - "узнали в доме Фараона". Рык этот - крик ярости и боли, но рык этот есть и выражение позора. А когда Иосиф видит, как опозорены его братья, он призывает их к себе, и они подходят, и рассказ-истолкование возвращается к канве библейского рассказа.
Зачем экзегетам понадобилось расцвечивать сдержанный библейский рассказ таким обилием цветов ярости? Два альтернативных способа рассказать сцену противостояния братьев и Иосифа соответствуют двум альтернативным видам выражения ярости. Ярость можно скрыть, загнать вовнутрь, и тогда, став болью, она способна разрушить человека изнутри. Ярость можно излить, и тогда она найдет себе жертв, виновных и невинных, но, даже излившись, не устранит причину боли. Под яростью скрывается гнев, который не находил ранее своего выхода, под гневом скрывается боль. Оба вида ярости проистекают из глубинной травмы, из давней обиды, и, лишь исцелив ее, можно достичь утешения. Два альтернативных способа излить ярость были представлены в виде двух вариантов рассказа о поединке братьев, но исцеление от ненависти и обретение утешения достижимо лишь одним радикальным и нелегким способом - отказом от былой ненависти. Этот отказ неестественен, но необходим. Экзегетический рассказ возвращается в канву библейского рассказа, достигнув большего накала страстей и излития эмоций. В конце повествования рассказчик в Мидраш Танхума может извлечь из драмы поединка свой риторический урок: он говорит, что точно так же, как примирение братьев произошло в слезах и сострадании, так и грядущее освобождение Израиля произойдет в слезах и сострадании. Обоюдное милосердие братьев в этой сцене является префигурацией того милосердия, которое Бог явит своему народу в грядущем.
Так появляется попытка фигурального прочтения конфликта между братьями, и в последующем пассаже будет сказано, что Иосиф - аллегория Сиона, то есть Иерусалима. Сопоставляя библейские строки из рассказа об Иосифе со множеством пророческих стихов о страдании и утешении Иерусалима, толкователь заключает, что все горести Иосифа повторились в судьбе Иерусалима (срывание одежд, низвержение в низины, изгнание) и, значит, все возвеличение должно повториться в грядущей судьбе Иерусалима. Иерусалим, подобно Иосифу, наденет царские одежды, и, как некогда Иосиф отправил продавшего его в рабство Иегуду с посланием Иакову, так и Всевышний отправит сыновьям Иакова в Иерусалиме посланника: "Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною, и внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете..." (Малахия 1:3).
Читая эти строки, можно представить себе проповедника в каком-нибудь галилейском городе времен поздней античности, который обращается к своей пастве, пришедшей в субботний день, после исполненной трудов недели, послушать речи толкователя. Толика утешения извлекается из страданий библейского юноши Иосифа и вплетается в общий контекст страданий, не напрасных и не бесцельных, и контекст этот становится понятным и осмысленным по мере завершения сюжета, в далеком грядущем. Следуя путем предков наших толкователей, остается только надеяться на преодоление ненависти сыновей Израиля, на не-всхождение обильно посеянных зерен гнева, а там глядишь - и утешение придет.
Шутка недели...
«На Привозе»: - Скажите, килограмм ваших бананов в мой кулек влезет?
- Мой килограмм - влезет.
- Рабинович, а вы каких женщин предпочитаете, стройных или полных?
- Что за вопрос, конечно же полных!
- Но почему так однозначно?
- Мне восемьдесят лет и я портной!
Двое нищих встречаются на киевской улице: Ты знаешь, я сейчас был у Бродского...
- И сколько тебе дали?
- Рубль.
- Всего?
- Ша. По-моему, Бродскому сейчас сильно не везет. Я сам видел вот этими глазами, как две его дочери играли на одном рояле.
- Циля, вы не видели, кто это убил мою белую курицу?
- И не видела, и не слышала, и пусть не гребется на моем огороде!
Простенькие, вроде школьные задачки, предлагает порою жизнь. Из пункта А в пункт Б, расстояние между которыми известно, постукивая на стыках рельс, катит поезд с известной скоростью. Спрашивается - когда прибудет к месту назначения? Но сидят в купе, разговаривают и спят разные люди и оказывается, что у них не только не схожие характеры, но и судьбы, хотя на перрон пассажиры сойдут почти одновременно. В чем же тогда смысл учебников, чему они нас хотят научить? Говорит Талмуд: «Яаков мог бы быть приведен в Египет в цепях, но удостоился того, что, как описано словами пророка Ошеа: "Узами человеческими влек Я их, узами любви..."». Желая погубить Йосефа, братья продают его в рабство, но и тем самым помогают ему стать великим человеком и спасти многих от голодной смерти. И как будто заглядывая на последние страницы задачника, говорит Йосеф: "А если вы замышляли против меня зло, то Всесильный порешил его к добру, чтобы осуществить то, что происходит ныне, и сохранить жизнь многочисленному народу".
Отношения между людьми во все времена не были простыми, но когда вспоминаешь человека, способного в голодное время накормить семью, несмотря на все причиненное ему откровенное зло, чувствуешь, что все-таки судить ближнего надо не по внешности и видимым слабостям, а смотреть глубже, туда, где в темноте прячется светлячок души. И этот взгляд позволяет разглядеть своего "светлячка", за которым наблюдают другие люди. И вполне может оказаться, что и тьмы-то никакой нет, а только повод и предлог для сбора искорок света.
Мы должны, но нам не всегда удается, быть прозорливыми в отношении ниспосылаемых нам Творцом возможностей и ресурсов для реализации жизненной миссии. Мы можем погружаться в самую мрачную материальность этого мира, желая ее преобразования и рискуя в то же время быть поглощенными и растворенными ею. Мы можем завернуть себя в некую духовность, как в кокон, отстаивая свою автономию в бесплодной земле непреображенной материи, но так и не выйти из галута и не реализовав свои «искры» святости. Короче, пока мы живем, мы рискуем даже в мягком купе. Одна надежда - на Всевышнего. И напутственные слова Йосефа прощенным братьям: "Не ссорьтесь по дороге".
Желаем Вам Шаббат Шалом!
Рабби Исроэль и Хеня Карпиловский
Отрывки из бесед Ребе:
...указание для всех отцов и матерей, на которых Всевышний возложил ответственность за каждого из их детей: они должны с полнейшей самоотверженностью заботиться даже об одном ребенке, охраняя его от всего, что не должно случаться с еврейским ребенком. Самоотверженность в отношении чистого, святого воспитания наших мальчиков и девочек ведет к заключению этой главы: «И расплодился и умножился весьма».
Недельная Глава - Вайигаш:
«Я Иосиф, жив ли еще отец мой?»
«И подошел («Ваигаш») к нему Йегуда и сказал...». Йегуда стал рассказывать Иосифу, как боялся их престарелый отец отпускать Биньямина из дому, помня, что случилось много лет назад с его старшим братом. «Теперь же я приду к... отцу моему, а отрока не будет с нами, его же душа привязана к нему».
Йегуда объясняет, почему именно он решает во что бы то ни стало добиться освобождения Биньямина: «Таб твой поручился за отрока». Он предлагает: «Пусть я останусь вместо отрока рабом... а отрок вернется с братьями. Ибо как взойду я к отцу, когда отрока нет со мною? Разве видеть мне зло, которое постигнет отца?»
Мидраш очень живо описывает беседу между Йегудой и Иосифом. Когда Йегуда сердился, глаза его наливались кровью, волосы на его груди прокалывали рубашку.
«Я лучше Биньямина смогу носить воду, колоть дрова», - голос Йегуды становился все громче, и еще немного - и он взялся бы за меч.
Но чем больше кричал и сердился Йегуда, тем больше его поведение нравилось Иосифу. Он видел, как сильно покаялся брат за то, что в свое время продал его в рабство.
Что такое покаяние? Если человек очутился в таком же положении, в каком когда-то согрешил, но не хочет повторить грех - это и есть покаяние.
Иосиф хочет взять в рабство Биньямина, и Йегуда, рискуя жизнью, просит его только об одном - возьми меня вместо брата.
Иосиф решает, что довольно, что нужно открыться брату. Он говорит Йегуде: «Ты сказал мне неправду. Неправду, что один брат ваш умер. Он здесь, он в этом здании». Пошел Иосиф с Йегудой, а братья сзади, подходят к одной из комнат. Иосиф говорит: «Иосиф, сын Яакова, выходи!» Братья в недоумении Потом Иосиф подошел еще к одной комнате и снова крикнул: «Иосиф, сын Яакова, выходи!» Братья снова недоумевают. Тогда Иосиф сказал им: «Я - Иосиф!» Братья окаменели от страха. Но он успокоил их, сказал, чтобы они не боялись, ибо все, что произошло - от Б-га.
Он просит братьев поскорее возвращаться к отцу, чтобы привести его и все их многочисленное семейство в Египет, «ибо еще пять лет голода». В Египте же они будут под личным покровительством Иосифа.
«И прошла молва по дому фараона: прибыли братья Иосифа». Фараон со своей стороны, видимо считая, что если один еврей оказался таким выгодным для государства, то целый еврейский род - тем более, предложил Иосифу привезти в Египет отца и всю его семью, «и я дам вам лучшую землю Египта».
Фараон дал свои колесницы для перевоза имущества семьи. А Иосиф к этому добавил десять ослов, несущих из лучшего, что в Египте, и десять ослиц, несущих зерно, хлеб и пищу для отца своего на дорогу. И отослал он братьев своих, и сказал им: не ссорьтесь в дороге».
Яаков, много лет назад поверивший, что Иосиф растерзан диким зверем, вначале не мог принять радостную весть, «что Иосиф жив и что он владычествует над землею египетской». Лишь услышав обстоятельный рассказ сыновей и увидев царские колесницы, присланные для него, он поверил, «и ожил дух Яакова».
«И сказал Исраэль: довольно! Еще и Иосиф, сын мой, жив! Пойду же и увижу его перед смертью моей».
По дороге в Египет Яаков останавливается в Беэр-Шеве. Там ему является Вс-вышний: «...не бойся спуститься в Египет, ибо большим народом сделаю тебя там. Я сойду с тобою в Египет, и Я выведу тебя...»
Далее приводятся имена 66 детей и внуков Яакова, пришедших вместе с ним в Египет. «И сыновей Иосифа, родившихся у него в Египте, - две души, всех душ дома Яакова, пришедших в Египет, - семьдесят». По мнению некоторых комментаторов, число «семьдесят» включало в себя кроме перечисленных 66 душ и Иосифа с двумя сыновьями также самого Яакова, несмотря на то, что выше подчеркивалось, что речь идет о потомстве патриарха, не включая его самого. РАШИ утверждает, что семидесятой была дочь Леви, Йохевед, мать Моисея, которая не была упомянута выше, потому что родилась при самом въезде в Египет.
Яаков и его род прибывают в египетскую провинцию Гошен, богатую пастбищами. «И запряг Иосиф колесницу свою, и поднялся навстречу Исраэлю в Гошен... и пал на шею его, и плакал на шее его долго». Иосиф учит братьев, как им вести себя при встрече с фараоном, чтобы он отдал им землю Гошен, изобилующую лугами и в то же время отдаленную от центров идолослужения.
Яаков также наносит визит египетскому властителю. Фараон спрашивает патриарха, сколько ему лет. «И сказал Яаков фараону: годов проживания моего - сто тридцать лет; немноги и злополучны были лета жизни моей, и не достигли лет жизни отцов моих».
Затем повествование возвращается к «тяжкому голоду», поразившему Египет и близлежащие страны.
В голодные годы отовсюду шли в Египет за хлебом, оставляя там деньги. «И истощилось серебро в земле египетской и в земле ханаанской, и пришли все египтяне к Иосифу, говоря: дай нам хлеба, зачем умирать нам пред тобою, ибо закончилось серебро».
Иосиф стал продавать хлеб в обмен за скот, который переходил в собственность государственной казны. А когда и весь скот был обменен на хлеб, в казну фараона перешли сами египтяне и их земли, ставшие «крепостными». Чтобы подчеркнуть этот факт, Иосиф ввел «подоходный налог» - отныне пятую часть урожая египтяне должны были отдавать в государственную казну. По сегодняшним представлениям, подоходный налог в 20 процентов вполне сносен, а тогдашние египтяне были ему даже рады, ибо взамен они получали полное государственное обеспечение. Так что введение неслыханного дотоле налога не только не сопровождалось демонстрациями, но, напротив, египтяне всячески благодарили Иосифа.
«...И возродился дух Яакова».
Многие комментаторы, включая РАШИ, усматривают в словах «возродился дух» указание на то, что к Яакову вернулось святое наитие, которого он был лишен все годы, в которые он горевал по Иосифу.
Вот, что пишет по этому поводу «Зогар»: «Когда пропал Иосиф, Яаков лишился возвышенного духа, который у него был, и Ше-хина (Б-жественное присутствие) покинула его. Написано «возродился дух Яакова». Разве до этого он был мертв? Но здесь имеется в виду, что до этого он был лишен иного духа... Его печаль была причиной этому... Мы видим, что Шехина не находится в месте печали, но лишь в месте радости. Где нет радости - там нет Шехины... И как только пришла к нему радость известия об Иосифе, тотчас возродился дух Яакова».
Итак, с поселения Яакова и его семейства, насчитывавшего тогда семьдесят душ, в земле Гошен началось двухвековое египетское рабство еврейского народа.
Библейский Гошен отождествляется современными учеными с Вади Тумилат, плодородной равниной, пролегающей между дельтой Нила и нынешним Суэцким каналом. Великолепные пахотные угодья этой области Египта издревле привлекали внимание скотоводческих бедуинских племен Синайского полуострова. Как свидетельствуют древние египетские источники, бедуины нередко просили у египетских властей права пасти свои стада в этой местности. Но сами египтяне не придавали особого значения Гошену, довольно удаленному от центральных областей египетского царства, они не заселяли его и не обрабатывали его земли. Этим можно объяснить то, что Библия эту египетскую область всюду именует землей Гошен, подчеркивая этим ее обособленность от других областей Египта.
Здесь решил Иосиф поселить своего отца и братьев. Во-первых, занимаясь разведением овец, они нуждались в пастбищах. А во-вторых, Иосиф хорошо знал, что отец его пожелает жить вдали от центра страны, чтобы семье легче было сохранить жизненные устои, завещанные Авраамом, и чтобы дети и внуки его принимали как можно меньше участия в государственной жизни Египта, страны своего изгнания.
Да, для Яакова переселение из Святой земли в Египет было изгнанием, даже если переезжал он в каретах, посланных самим фараоном, даже если Святая земля была и тогда далеко не самым лучшим местом на земле во многих отношениях, а Египет являл собой самое развитое, богатое и могущественное государство в мире и даже если фактическим правителем этого государства был его сын.
О братской ненависти или о том, как из вражды извлекается утешение. Реувен Кипервассер.
В этой недельной главе история братской ненависти придет к своему разрешению, и сыновья Израиля обретут прощение, а может быть, даже и утешение.
Ненависть, как известно, сильное чувство. Ненависть столь же крепка, как любовь, и весьма на нее похожа. Эти страсти так близки, что легко становятся взаимообратимыми. Тот, кто обуян ненавистью, подобно тому, кто объят любовью, готов делать глупости и нелепые поступки, вдохновленный объектом своей страсти. И та, и другая страсть требует утоления, и, как правило, для этого нужно тело вожделенного объекта. Ненависть братьев к Иосифу заставляет их совершать не свойственные им поступки, и они, измучив тело брата и лишив его злополучных одеяний, подаренных отцом (Быт 37:3), отправляют ненавистного Иосифа в метафорическую могилу колодца (Быт 37:23-24). Ненависть же заставит их извлечь брата оттуда и отправить в страну, из которой Иосифу не суждено вернуться.
Как из всякой страсти, из ненависти можно извлечь наслаждение, и месть является таковым. Неузнанный Иосиф, вознесенный на вершину власти, видит пред собой своих братьев, пришедших в Египет, и хладнокровно манипулирует ими, не раскрывая причин своего поведения. Добивается ли он исполнения своих снов? Наказывает ли братьев по принципу «мера за меру»? Или же испытывает их, проверяя отношение к Биньямину, последнему из сыновей Рахели: готовы ли они расстаться с ним, как некогда, без сожалений, расстались с Иосифом? Измышляя для братьев ловушку, он последовательно реализует продуманный план, но, почти совершив задуманное, заманив братьев в ловушку наказания за несовершенное преступление, с тем чтобы отомстить за преступление, ими свершенное, Иосиф оказывается в ситуации, которую не смог предвидеть...
Библейский рассказчик поведал историю братской ненависти лаконично и целеустремленно, скупо намекая на воздаяние мерой за меру. (Так история не очень респектабельных отношений Иегуды и Тамар, видимо, играет роль воздаяния Иегуде за продажу брата). Однако начало нашей недельной главы, которая открывается речью Иегуды, обращенной к Иосифу, выглядит некоторым отклонением от обычного лаконизма. Речь предваряется описательным выражением ва-йгаш, т.е. "и приступил", что довольно редко бывает в библейском повествовании. По-видимому, повествователь хотел представить речь Иегуды как действие необычное. Речь эта, по меркам библейского повествования, необычайно длинна и состоит из трех частей: повествование о жизни братьев до встречи с вельможей (т.е. Иосифом), описание последствий встречи, предложение и просьба о разрешении конфликта. Желая разжалобить чужого, Иегуда перечисляет составляющие семейного страдания и, в конечном счете, рассказывает о своем отце, который лишился любимой жены и одного сына, а теперь теряет и второго. Иегуда мобилизует все риторические и психологические средства убеждения и ведет свою речь при полном безмолвии-бездействии братьев и молчании пораженного мнимого египтянина. Горькая ирония этой ситуации состоит в том, что монолог в защиту разлучаемого семейства произносит брат, инициировавший продажу брата, и произносит перед тем, кто некогда был продан.
Тем не менее речь Иегуды достигает цели, и Иосиф, оказавшись лицом к лицу с братьями, более не может оставаться равнодушным к боли, поведанной Иегудой, более не может следовать хладнокровному замыслу и открывает себя: "Я - Иосиф".
В литературе мидраша монолог Иегуды рассматривают в отрыве от контекстуального прочтения. Так, в Берешит Рабба, споря об интерпретации выражения ва-йигаш (и приступил) и базируясь на разных вербальных аналогиях, танаи предлагают различные прочтения речи Иегуды. И лишь один из них, рабби Нехемия, полагает, что приступил брат Иосифа к просьбам и убеждениям, т.е. этот экзегет вполне контекстуален. Его постоянный оппонент, знаменитый рабби Иегуда, полагает, что не к речи приступил сын Иакова, а к войне, и этому толкованию суждено было возобладать. Иные мудрецы полагают, что к молитве собирался приступить Иегуда, а рабби Элиезер, гармонизируя разные мнения, полагает, что все эти методы борьбы с египтянином за освобождение Биньямина были в равной мере ценны для Иегуды. За этим академическим расхождением во мнениях скрываются две тенденции: одна - сдержанного контекстуального прочтения, другая - радикального привнесения драматических мотивов и разрешения конфликтов, лишь контуром намеченных в библейском повествовании.
Точке зрения рабби Иегуды суждено было возобладать, и библейская сцена сдержанного убеждения - на фоне подавленных голосов и всхлипов - превратилась в творчестве поздних толкователей в оживленный обмен мнениями между гневными братьями, в сцену, исполненную страстей и мужской ярости, в бой исполинов. Так, в одном из изображений этой сцены (в Берешит Рабба, 93) Иегуда представлен существом почти демоническим во гневе: даже волосы у него на груди встают дыбом, пронзая одежды, он хватает железные светильники, и перегрызает их в прах, и рычит, подобно льву, олицетворяя библейский образ "лев Иегуда" (Быт 49:9).
Наибольшей драматизации поединок братьев достигает в Мидраш Танхума, произведении позднем, изобилующем фольклорными элементами. Здесь появляется весьма темпераментный диалог между Иосифом и Иегудой, в котором замыкаются экзегетические круги. Иегуда, гневный исполин, источает ярость, а хитроумный Иосиф-египтянин притворяется колдуном, волшебным образом познавшим тайны братьев и укоряющим их за проступки:
Иегуда: Твой суд - ложный суд!
Иосиф: Ложный суд лжецам! Не ложным ли путем вы продали брата!?
Иегуда: Огонь Шхема все еще горит во мне! (т.е. сделаю в Египте то, что сделал в Шхеме)
Иосиф: А может быть, это огонь страсти к твоей невестке?!
Иегуда: Вот выйду я сейчас и окрашу улицы Египта кровью!
Иосиф: О да, вам издавна ведомо ремесло красильщика, одежды брата выкрасили вы кровью козленка и отцу сказали: "Верно, растерзан Иосиф". (Быт 37:33)
Так замыкаются недосказанные намеки библейского повествования, и экзегетический Иосиф гораздо более откровенным и явным способом демонстрирует силу библейского принципа "мера за меру".
Существенно также различие между библейским и агадическим нарративом и в продолжении этой сцены. В библейском рассказе Иосиф открывает себя братьям, и те, пораженные, испуганные, подавленные собственной виной, не решаются сдвинуться с места.
"Иосиф не мог более сдерживаться при всех, стоявших около него, и закричал: удалите от меня всех! И не оставалось при Иосифе никого, когда он открылся братьям своим. И громко зарыдал он, и услышали Египтяне, и услышал дом фараонов. И сказал Иосиф братьям своим: я - Иосиф, жив ли еще отец мой? Но братья его не могли отвечать ему, потому что они смутились пред ним. И сказал Иосиф братьям своим: подойдите ко мне. Они подошли. Он сказал: я - Иосиф, брат ваш, которого вы продали в Египет". (Быт 45:1-4)
Представляется, что библейское повествование стремится представить нам слабость и беззащитность братьев Иосифа в этой сцене и напомнить о том, как слаб и беззащитен был Иосиф в руках братьев, отправляющих его в рабство. Молчаливое смирение братьев напоминает ступор потрясения, из которого их впоследствии выведет только поцелуй того, кто их только что ненавидел и кого они ненавидели всегда - и в образе брата, и в образе египтянина.
Иначе читают эту сцену те экзегеты, которые видят в ней бой с явным преимуществом на стороне братьев. Так, согласно анонимному преданию в Мидраш Танхума, братья не отвечают Иосифу, ибо они не верят ему - бородатый вельможа не похож на безбородого юношу. Тогда Иосиф, только что собственным признанием лишенный царственного величия в глазах сыновей Иакова, продолжает свое нисхождение с котурнов и сбрасывает одежду. Обнажение преследует цель указать скептичным братьям на знак завета Авраама, который, по мнению толкователя, существует только у сыновей Иакова. Тем самым толкователь замыкает экзегетический круг: вновь наг Иосиф и беззащитен, вновь предстает пред своими братьями, как в то памятное мгновение, когда - перед тем как бросить брата в метафорическую могилу колодца - сорвали они с него злополучные одежды, подаренные отцом. Былая ярость просыпается вновь, и братья бросаются на Иосифа, желая его убить, и только вмешательство ангела спасает Иосифа. В ту минуту издает Иегуда рык столь грозный и ужасный (и в этом есть намек на образ "лев Иегуда"), что падают стены и - "узнали в доме Фараона". Рык этот - крик ярости и боли, но рык этот есть и выражение позора. А когда Иосиф видит, как опозорены его братья, он призывает их к себе, и они подходят, и рассказ-истолкование возвращается к канве библейского рассказа.
Зачем экзегетам понадобилось расцвечивать сдержанный библейский рассказ таким обилием цветов ярости? Два альтернативных способа рассказать сцену противостояния братьев и Иосифа соответствуют двум альтернативным видам выражения ярости. Ярость можно скрыть, загнать вовнутрь, и тогда, став болью, она способна разрушить человека изнутри. Ярость можно излить, и тогда она найдет себе жертв, виновных и невинных, но, даже излившись, не устранит причину боли. Под яростью скрывается гнев, который не находил ранее своего выхода, под гневом скрывается боль. Оба вида ярости проистекают из глубинной травмы, из давней обиды, и, лишь исцелив ее, можно достичь утешения. Два альтернативных способа излить ярость были представлены в виде двух вариантов рассказа о поединке братьев, но исцеление от ненависти и обретение утешения достижимо лишь одним радикальным и нелегким способом - отказом от былой ненависти. Этот отказ неестественен, но необходим. Экзегетический рассказ возвращается в канву библейского рассказа, достигнув большего накала страстей и излития эмоций. В конце повествования рассказчик в Мидраш Танхума может извлечь из драмы поединка свой риторический урок: он говорит, что точно так же, как примирение братьев произошло в слезах и сострадании, так и грядущее освобождение Израиля произойдет в слезах и сострадании. Обоюдное милосердие братьев в этой сцене является префигурацией того милосердия, которое Бог явит своему народу в грядущем.
Так появляется попытка фигурального прочтения конфликта между братьями, и в последующем пассаже будет сказано, что Иосиф - аллегория Сиона, то есть Иерусалима. Сопоставляя библейские строки из рассказа об Иосифе со множеством пророческих стихов о страдании и утешении Иерусалима, толкователь заключает, что все горести Иосифа повторились в судьбе Иерусалима (срывание одежд, низвержение в низины, изгнание) и, значит, все возвеличение должно повториться в грядущей судьбе Иерусалима. Иерусалим, подобно Иосифу, наденет царские одежды, и, как некогда Иосиф отправил продавшего его в рабство Иегуду с посланием Иакову, так и Всевышний отправит сыновьям Иакова в Иерусалиме посланника: "Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною, и внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете..." (Малахия 1:3).
Читая эти строки, можно представить себе проповедника в каком-нибудь галилейском городе времен поздней античности, который обращается к своей пастве, пришедшей в субботний день, после исполненной трудов недели, послушать речи толкователя. Толика утешения извлекается из страданий библейского юноши Иосифа и вплетается в общий контекст страданий, не напрасных и не бесцельных, и контекст этот становится понятным и осмысленным по мере завершения сюжета, в далеком грядущем. Следуя путем предков наших толкователей, остается только надеяться на преодоление ненависти сыновей Израиля, на не-всхождение обильно посеянных зерен гнева, а там глядишь - и утешение придет.
Шутка недели...
«На Привозе»: - Скажите, килограмм ваших бананов в мой кулек влезет?
- Мой килограмм - влезет.
- Рабинович, а вы каких женщин предпочитаете, стройных или полных?
- Что за вопрос, конечно же полных!
- Но почему так однозначно?
- Мне восемьдесят лет и я портной!
Двое нищих встречаются на киевской улице: Ты знаешь, я сейчас был у Бродского...
- И сколько тебе дали?
- Рубль.
- Всего?
- Ша. По-моему, Бродскому сейчас сильно не везет. Я сам видел вот этими глазами, как две его дочери играли на одном рояле.
- Циля, вы не видели, кто это убил мою белую курицу?
- И не видела, и не слышала, и пусть не гребется на моем огороде!